В последний раз махнув крылом о 964 перьях, на балкон опустилась она. Она, та САМАЯ, вон та, ну ты знаешь, о ком я, ну, вспомни, я тебе рассказывал о ней, знакомая МОЯ, именно она, точно она – не хватит в языке эпитетов, чтобы описать ее красоту, великолепие, тонкий стан, высокий рост, небольшой физический вес, большой вес в коллективе, авторитет, уважение сотрудников, деловую хватку и принципиальность.

Дверь распахнулась на 87 градусов и она, источая запах (это был вместе взятый запах свежевымытых подмышек, свеженадоенного молока, свежевспаханного поля, свежедерганного вымени, свежеумывшейся доярки, толькочтопротекшей реки, недавноснятых одежд, буквальноминутуназад вынырнувшего из них тела и еще миллиона других запахов), вошла.

Она сняла свитер и бросила его на кровать, на которой до ее свитера лежал свитер Ленки, а до того – Светки, неделей раньше – Ирки, двумя неделями до этого – Ксюшки, а сейчас они все были накрыты халатом Маринки.

Свитер рухнул на кучу и чуть не сбил ее, но туча устояла, как будто поджидала еще одно безумной, страстной, невероятной, фантастической, волшебной, таинственной посетительницы.

Потом, ни слова не говоря, она стала расстегивать молнию на джинсах. Виляя бедрами (всего 64 вилька) она под музыку, источаемую порами ее воображения, стала спускать джинсы все ниже и ниже, пока их плавный спуск не остановил желтый ельник моего паркета.

Штаны лежали перед ней, а сама она была в белье и с прижатыми словно от холода руками (хотя в комнате было +25, влажность 75 %, давление 750 миллиметров ртутного столба,  скорость ветра равна нулю, освещенность два люкса, уровень радиации 14 микрорентген в час, загрязнение атмосферы в пределах нормы – хотя нормой в этом вопросе можно считать все, что доставляет удовольствие всем сторонам, участвующим в процессе) столь беззащитной, нежной и трепетной, что понадобилось мужское участие, сильное и грубое, чтобы отжать руки от груди и посмотреть, что же она там прячет. Так себе, ничего особенного, хм, я-то думал, а тут, ха-ха, хотя, да нет, но куда деваться, бывает и хуже, ладно, прижимай дальше.

И вот лифчик и трусики летят в кресло, прямо в хлебало милому плюшевому кенгуренку, сыну какой-то плюшевой кенгуры и плюшевого кенгура.

Лапкой кенгуренок снимает с хлебала трусики и бросает их себе в сумку. Вероятно, он фетишист, а, возможно, и нет. А, может, фетишистом был его покойный прапрапрапрадед, и прятал в сумку затвердевшие какашки своей любимой. А, может, фетишистом не был его покойный прапрапрапрадедушка, который умер, так и не познав радости сексуальной близости, просто кенгуренку захотелось посмотреть свое любимое домашнее видео.

А посмотреть было на что – ведь в этот момент в комнате появился я. Поигрывая бицепсами, напрягая трицепсы, перекатывая кубики по животу и ромбики по спине, я вошел на руках, жонглируя с помощью ног тремя булавами.

Конечно, она (та САМАЯ) и без моих фокусов была бы моей, да она и так и стала моей, да и многие другие стали моими, да я и кого захочу, в мою превращу, просто мне было важно создать настроение покорения недоступной вершины.

Вершина обрушилась на меня, как только я переступил порог, и потом долго высилась надо мной со всеми своими холмами, грядами, хребтами и просто выпуклостями. Мы неплохо (44% от уровня той, которая, ах, если бы я знал, что после нее больше никого не встречу, я бы спросил хотя бы ее №  телефона) провели 14 минут 26 секунд, после чего я обозвал ее всякими грязными словами (термины ш…ва и блядь выглядят в моей тираде невинными куколками), чтобы у нее больше не возникало желания встретится со мной, моим обалденным кенгуренком, балконом, креслом и значком «80 лет в ВЛКСМ» на шторе. Не люблю повторяться.

Два раза из четырех удачно отвернувшись от ее пощечин, я вскочил, убежал в коридор, потом на кухню, потом опять коридор, коридор, кухня, кухня, кухня, коридор, кухня…

А оказалось, что бегал и скрывался я зря - она улетела во время третьего моего посещения кухни, притом могла бы и раньше, если бы кенгуренок вовремя вернул похищенное.

Откинувшись в кресле, я задремал.

Что делал подо мной кенгуренок, что чувствовал, о чем думал, не знаю. Да я его и не спрашивал.